Троицын, сияя, перечитывал измокшую записку. Миша Котиков похлопал его по плечу.
– Меня преследуют женщины, – обратился Троицын к Мише Котикову, – просто я нарасхват.
– Должно быть, последствие войны, – объяснил Миша Котиков. – Мы, мужчины, теперь нарасхват.
Они, взяв друг друга под руку, прислонились к стене.
– Да, нас, мужчин, теперь мало, – растрогался Троицын – А жаль, сколько прекрасных убито!
– А знаете, Александр Петрович считал женщин низшими существами, – высунулась на улицу голова Троицына.
– Как мне не знать этого! – выскочил на улицу Миша Котиков. – Слава богу, я жизнь Александра Петровича подробно изучил.
Подставил руку под дождь.
Голова Троицына высунулась на улицу.
И вдруг, без перехода, молодые люди стали хвалить стихи друг друга. Причем Троицын хвалил неумеренно, Миша Котиков – умеренно.
– В ваших стихах дышит Африка, – говорил невидимый Троицын.
– Ну и ваши стихи прелестны, – отвечал снисходительно Котиков. – Они красивы, – как бы размышляя, продолжал он.
Дождь, хотя и мелкий, шел. Миша Котиков снова вошел в парадную. Но, несмотря на то что голова Троицына и фигура Миши Котикова пробыли под дождем недолго, их заметил стоящий в соседнем подъезде член коллегии правозаступников, выучивший некогда Петискуса наизусть и до сих пор писавший мифологические стихи. Он поправил воротничок и галстук, взял палку под мышку и перебежал в парадную, где укрывались настоящие поэты. Подобострастно он подошел к ним.
– Ах, – сказал он, – как мы давно не встречались! Я занят совершенно никчемными делами. Сегодня я защищал своего управдома. Почитаемте стихи, пока идет дождь.
Все трое стали, поочередно, читать стихи. Троицын подвывал восторженно. Михаил Петрович читал голосом Александра Петровича. Правозаступник – с ораторскими жестами. Дождь перестал. Проглянуло солнце. Поэты отправились в ближайшую пивную. Там завязалась жаркая беседа.
– Вы ведь читали, если не ошибаюсь, свои старые стихи? – заметил член коллегии правозаступников Троицыну.
– Я моих новых стихов никому не читаю, – обиделся Троицын. – Не поймет моих новых стихов современность. Я теперь сам для себя пишу стихи. Одни стихи для себя и для потомков, настоящие, романтические стихи, другие – для современников.
– Я вижу, – гордо заметил Миша Котиков, – что только я пишу новые стихи и читаю их всем, кому угодно.
Он с удовлетворением посмотрел на лысеющие головы своих приятелей. Затем он сказал, что спешит, извинился, уплатил за пиво и вышел.
Троицын взял правозаступника под руку, они сели в трамвай, решив продолжать свою беседу в более романтической обстановке.
На Островах уже цвели подснежники и мать-мачеха.
– Да, – говорил Троицын, идя по дорожке, вдоль моря. – В ваших стихах есть неровность, свойственная молодости.
– Позвольте, – перебил юрист, – я совсем не молодой, мы с вами вместе начали литературную карьеру.
– Я не в том смысле, – поправился Троицын. – Я хотел сказать, что у вас малая техника.
– И с этим я не согласен, – возразил юрист.
Но тут Троицын увидел барышень, сидящих на зеленой скамейке. Барышни подталкивали друг друга плечами и пересмеивались.
– Славные девочки, – остановился юрист.
– Я сам думаю о том же, – склонился Троицын.
Они подсели с разных сторон. Юрист снял черную перчатку и обмахнул сапог. Троицын спросил:
– А как вы относитесь к театру Мейерхольда?
Все ближе и ближе подвигались лысеющие молодые люди к барышням. Девушки заливались смехом.
Троицын, как бы случайно, поцеловал плечо своей соседки.
Юрист, как бы невзначай, подставил свой сапог под туфельки барышни.
Уже, болтая ногами и приготовляя анекдот, шел правоза-ступник, уже изогнувшись шел Троицын, уходили попарно по траве молодые люди. На стрелке появился Тептелкин с Марьей Петровной, они шли медленно и важно.
Тептелкин сел на скамейку. Марья Петровна подошла к морю, стала петь арию из оперы «Руслан и Людмила».
Тептелкин сидел в задумчивости и считал воробьев.
– Марья Петровна, – обратился он к ней, когда она кончила петь, – где у нас бутерброды?
Уже давно Миша Котиков подумывал о том, чтобы отправить собранные им материалы в Тихое Убежище, но сегодня, вернувшись от Екатерины Ивановны, решил окончательно.
До глубокой ночи он в хронологическом порядке складывал карточки и перевязывал их бечевками. На обратных сторонах карточек были пейзажи с избами и гармонистами и девушками и части географических карт. Лицевые стороны карточек были разлинованы и заполнены почерком Заэвфратского, усвоенным Михаилом Петровичем.
Когда все было перевязано, остались дублеты, Михаил Петрович придвинул лампу и на фоне пакетов перечел:
1908 г., мая 15-го. Среда. В 3 часа дня. Александр Петрович обедал в Европейской гостинице. В 5 часов дня из Европейской гостиницы Александр Петрович отправился в Гостиный двор с Евгенией Семеновной Слепцовой (балерина). Купил ей лайковые перчатки, кольцо с сапфиром.
Сейчас (1925 г., 5 января, 6 ч. дня) Слепцова – хорошо сохранившаяся брюнетка. Груди у нее небольшие, плечи шире бедер, ноги, как у всех балетных, мускулистые. По собранным сведениям, в свое время она была удивительна. Из ее слов я мог заключить, что А. П. отличался необыкновенной мужской силой. Из ее слов я также мог заключить, что из Гостиного двора А. П. поехал к ней.
1912 г. Апрель 12, пятница. С 8-ми до 10-ти часов вечера А.П. читал лекцию в своем Особняке. Точно установить тему лекции не удалось, не то о Леконте де Лиле, не то об аббате де Лиле. После лекции лакей подошел к А.П. Гюнтер и доложил, что А.П. просит ее пожаловать в кабинет, по поводу ее стихов об Индии.